Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе - Чарльз Диккенс

Впереди, с папиросой во рту, шел Риго-Бландуа. За ним трусил мистер Баптист, не отставая ни на шаг и не спуская с него бдительного взгляда. Арьергард составлял мистер Панкс со шляпой под мышкой: день выдался жаркий, и он решил дать свободу своим непокорным волосам. У крыльца все трое остановились.

– Эй, полоумные! – сказал Риго, оглянувшись. – Вы пока не уходите!

– А мы и не собираемся, – сказал мистер Панкс.

Сверкнув на него глазами, Риго взялся за молоток и постучал. Он изрядно хватил спиртного для воодушевления, и ему не терпелось поскорей начать игру. Не успел затихнуть грохот первых ударов, как он уже снова заколотил молотком. Но тут Иеремия Флинтвинч отворил дверь и тем положил конец забаве. Все трое вошли, стуча ногами по каменным плитам пола. Риго, оттолкнув мистера Флинтвинча, сразу же устремился наверх. За ним последовали оба его спутника, за которыми в свою очередь последовал мистер Флинтвинч, и через минуту вся компания ввалилась в тихую комнату больной. Все в комнате было как обычно, только одно окно на этот раз оказалось раскрытым, и у этого окна сидела миссис Эффери и штопала чулок. Все те же предметы размещались на маленьком столике, все тот же полог свешивался над кроватью, все так же едва тлел в камине огонь; а сама хозяйка сидела на своем черном катафалкоподобном диване, прислоняясь спиной к твердому черному валику, удивительно напоминавшему плаху.

И все же какая-то неуловимая перемена чувствовалась в комнате, какой-то несвойственный ей дух настороженного ожидания. Секрет этой перемены трудно было понять – ведь каждая вещь стояла на своем месте, определенном с незапамятных времен; и только внимательный взгляд на хозяйку мог открыть этот секрет постороннему наблюдателю, да и то лишь такому, который хорошо знал ее раньше. Хотя в ее неизменном черном платье не сместилась ни одна складка, хотя ее поза была так же неизменна, как и платье, – чуть более суровый взгляд, чуть энергичней сдвинутые брови сообщали что-то новое не только выражению ее лица, но и всему, что ее окружало.

– А это что за люди? – спросила она с удивлением при виде спутников мсье Риго. – Что им здесь нужно?

– Что это за люди, хотите вы знать, сударыня? – подхватил Риго. – Клянусь богом, это друзья вашего сынка-арестанта. Что им здесь нужно, хотите вы знать? Клянусь дьяволом, сударыня, мне это неизвестно. Спросите лучше их самих.

– Да вы ведь только что просили нас не уходить, – сказал ему мистер Панкс.

– А вы ведь отвечали, что и не собираетесь, – возразил Риго. – Короче говоря, сударыня, позвольте представить вам двух ищеек – двоих полоумных, которых ваш сынок-арестант натравил на меня. Если вы желаете, чтобы они присутствовали при нашей беседе, – сделайте одолжение. Мне они не мешают.

– С какой стати мне желать этого? – сказала миссис Кленнэм. – Что у меня общего с ними?

– В таком случае, сударыня, – сказал Риго, так грузно плюхнувшись в кресло, что даже пол затрясся, – можете их прогнать. Меня это не касается. Это не мои друзья и не мои ищейки.

– Слушайте вы, Панкс, – сказала миссис Кленнэм, грозно нахмурив лоб. – Вы служите у мистера Кэсби. Вот и занимайтесь делами своего хозяина. Ступайте! И этого человека тоже уведите отсюда.

– Покорно благодарю, сударыня, – отвечал Панкс. – Рад заметить, что ничего против этого не имею. Мы сделали для мистера Кленнэма все, что обещали сделать. Мистер Кленнэм очень беспокоился (особенно после того как угодил в тюрьму) насчет того, чтобы разыскать этого симпатичного джентльмена и доставить его туда, откуда он так таинственно исчез. Ну вот, он перед вами. Но мое мнение, которое я могу высказать этому красавчику в лицо, – добавил мистер Панкс, – что мир бы не много потерял, если б он и вовсе не нашелся.

– Вашего мнения никто не спрашивает, – сказала миссис Кленнэм. – Ступайте.

– Сожалею, что должен оставить вас в таком дурном обществе, сударыня, – сказал Панкс, – сожалею также, что мистер Кленнэм лишен возможности присутствовать здесь. Тем более по моей вине.

– Вы хотите сказать, по своей вине, – поправила миссис Кленнэм.

– Нет, сударыня, я хочу сказать то, что сказал, – возразил Панкс, – ибо это я имел несчастье склонить его к столь неудачному помещению капитала (мистер Панкс упорно держался за свой термин и никогда не употреблял слова «спекуляция»). Я, впрочем, берусь доказать с цифрами в руках, – добавил он озабоченно, – что, по всем данным, это было очень удачное помещение капитала. Я до сих пор каждый день проверяю свои расчеты и каждый день убеждаюсь в их правильности. Не время и не место вдаваться в это сейчас, – продолжал мистер Панкс, с вожделением поглядывая на свою шляпу, в которой лежала записная книжка с расчетами, – но цифры остаются цифрами, и они неопровержимы. Мистер Кленнэм должен был теперь разъезжать в собственной карете, а мне должно было очиститься от трех до пяти тысяч фунтов.

И мистер Панкс запустил пятерню в волосы с не менее победоносным видом, чем если бы упомянутая сумма лежала наличными у него в кармане. Со времени краха, унесшего его деньги, он весь свой досуг посвящал этим неопровержимым расчетам – занятие, которым ему суждено было тешиться до конца своих дней.

– Да что там говорить, – сказал мистер Панкс. – Альтро, приятель, вы видели цифры и знаете, насколько они точны.

Мистер Баптист, который по недостатку арифметических познаний не мог прийти к тому же утешительному выводу, кивнул головой и показал все свои белые зубы.

Но тут заговорил мистер Флинтвинч, до сих пор молча вглядывавшийся в него:

– А, так это вы! Мне ваше лицо с самого начала показалось знакомым, но я не был уверен, пока не увидал ваши зубы. Как же, как же! Это тот самый назойливый иностранец, – пояснил Иеремия миссис Кленнэм, – который приходил сюда в вечер, когда Трещотке вздумалось осматривать с Артуром дом, и устраивал мне целый допрос относительно мистера Бландуа.

– Я самый, – весело подтвердил мистер Баптист. – Что ж, padrona, видите, как хорошо. Я неукоснительно искал его и нашел.

– Было бы еще лучше, – заметил мистер Флинтвинч, – если бы вы неукоснительно сломали себе шею.

– А теперь, – сказал Панкс, который уже не раз скашивал глаза на окно и на штопавшийся у этого окна чулок, – я хотел бы сказать в заключение еще два слова. Будь мистер Кленнэм здесь – к несчастью, он болен и в тюрьме, да, болен и в тюрьме, бедняга, что, впрочем, не помешало ему одержать верх над этим милейшим джентльменом и доставить его сюда вопреки его воле, – так вот, будь мистер Кленнэм здесь, – повторил мистер